/ Бойков В.Э., Егоров В.К., Тощенко Ж.Т., Межуев В.М., Бабков В.А., Попов В.Д., Астафьева О.Н., Порус В.Н., Скородумова О.Б., Соловьев С.М., Романов В.Л. // Социология власти. 2005. № 3. С. 47-74.

Материалы «круглого стола» по проблеме «Духовная культура современного российского общества: состояние и тенденции формирования», состоявшегося 3 марта 2005 г. в Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации.

(Публикуем фрагмент дискуссии. Целиком с содержанием дискуссии можно ознакомиться здесь или здесь).

[С.55] Межуев В.М. Очень хорошо, что социологи в качестве объекта исследования (довольно редкое явление) взяли область, которую философы обозначают как область духа, духовной культуры. Конечно, я знаю, что такое философия духа, феноменология духа, но что такое социология духа — это пока сложная вещь. Есть, конечно, социология культуры, но когда вы говорите о духовной культуре, здесь есть много трудностей, потому что непонятно, чем этот дух можно измерить, какой «температурой». Когда мы экономические, социальные процессы замеряем, тут какие-то критерии уже есть (по ВВП, уровню жизни, производительности труда). Но какими критериями пользоваться, когда мы переходим в сферу духовную? И конечно, стоит обсудить, какой инструментарий тут может работать, чтобы сделать дух не просто предметом теоретико-социологических, но эмпирических исследований. Все-таки опрос — это эмпирическое исследование.

В проведенном исследовании есть очень интересные данные и цифры, о них можно размышлять, но одного вопроса мне не хватает.

[С.56] Видимо, социолог такой вопрос никогда не задаст; его задаст философ каждому опрашиваемому человеку: а что вы, собственно, называете для себя культурой, какое содержание вкладываете?

Я не требую от каждого человека определения культуры, но у каждого человека есть своя система ценностей, своя система святынь, от которых он никогда не откажется. В зависимости от того, какого рода ценностей он придерживается, что для него свято, он будет судить, кризис это или не кризис. Люди, которые сформированы христианскими ценностями, в современном мире могут усмотреть кризис, как это всегда делала русская философия, которая считала, мир идет к атеизму, значит, «караул!». Люди, воспитанные в ценностях высокой классической культуры, традициях XVIII — XIX или начала XX в., т.е. высокой классики, тоже скажут, кризис, потому что вторых Шекспиров, Гете и Пушкиных мы сегодня не наблюдаем. Люди помоложе, которые сформированы средствами массовой коммуникации, поп-музыкой, рок-музыкой, скажут: расцвет в культуре, потому что этого навалом. Поэтому очень важно отдавать себе отчет, с какого рода системой ценностей, с какими критериями мы пытаемся оценить состояние современной культуры.

Слово «кризис» не нами выдумано, о кризисе культуры кричит вся Европа, причем не о нашей, а своей собственной. И происходит это с XIX в. Кризис — это философское понятие, не в том смысле, что писатели перестают писать романы, а в том, что что-то происходит с культурой, какая-то мутация. О кризисе и Маркс, и Ницше, и Шпенглер говорили, да вся современная философия кричит о кризисе культуры, не цивилизации, а именно культуры. Общество, экономика развиваются, демократия везде, уровень жизни растет (на Западе), техника, транспорт совершенствуются, связи расширяются, а культура куда-то уходит. Важно понять, что под этим понимается.

Я предпочел бы зафиксировать то, что происходит, словом не «кризис», а «изменения». Нужно понять, какие происходят изменения в культуре, а уже потом решать, кризис это или естественный процесс. То, что происходят изменения в культурной жизни, в культурном ландшафте общества, это очевидно сегодня для любого социолога и просто для нормального человека. Мы сегодня живем не в советской культуре, и не и в дореволюционной, это остается как наследие. Ландшафт изменился, культура стала другой. Вопрос заключается в том, под каким углом зрения это рассматривать. Сначала я бы воздержался от оценок. Это первое.

Второе. Какое главное изменение сегодня в нашей российской отечественной культуре бросается в глаза? Его можно по-разному оценивать. В результате ряда преобразований, которые произошли в стране, культура все больше и больше становится разновидностью [С.57] бизнеса. Раньше она служила государству, была в какой-то степени орудием власти, государство оплачивало это. Государство правило обществом не только с помощью милиции или суда, но и с помощью культуры, которая, наверное, всегда была и будет орудием власти.

Сегодня восторжествовала другая идея. Культуру освободили от идеологического диктата, она получила свободу, это факт. Ее «освободили» от финансов: если я не заказываю музыку, чего я буду платить за эту музыку? — так рассуждают наверху. Когда я заказываю музыку, я плачу, а не заказываю, пусть платит тот, кто заказывает. И культура все больше попадает под воздействие плохо работающих рыночных отношений, становясь видом бизнеса, предпринимательства. Это значит, что она рассчитывается на массовый спрос, на рынок. Да, книг выходит много, мы такого книжного изобилия не видели, а читают меньше и читают не то, что, казалось бы, должны читать культурные люди.

Культура зажата между двумя жерновами — государством и рынком. Как выжить в этой ситуации? Вот для меня в этом проблема. С одной стороны, я думаю, полное подчинение культуры власти в целом плохо, хотя это неизбежная вещь, другое дело, повторю, какой власти она служит. Если власть демократическая, тогда, я считаю, культура должна быть у нее в услужении. А вот если она не демократическая, она должна быть ее противником и оппонентом. Это к вопросу об интеллигенции. С другой стороны, абсолютная власть рынка над культурой (это понимали всегда, даже не марксисты, а все западные немарксистские мыслители) приводит к кризису культуры, как и к кризису природы — экологическому и духовному. Как только законы рынка начинают работать, как только культура целиком превращается в товар, не только продукт, но и вдохновение становится товаром, это конец. Это уже не культура, а вид некоторого рода потребления. Культура превращается в некий продукт, предназначенный для удовольствия, для «ловли кайфа», для чего хотите, но это товар, который не имеет культурной ценности. Вот в этом я вижу кризис.

Проблема заключается в следующем. Как сделать так, чтобы культура, неизбежно связанная с рынком и с государством, все-таки жила по собственным законам? Потому что законы культуры — это не законы рынка. Я не знаю политэкономии, которая изучает законы культуры, но отношение писателя и читателя — это не отношение продавца и покупателя, это другие отношения. Одно не должно заменяться другим, культура должна сохранять автономию в социальном мире и жить по своим законам, которые нужно тоже знать, и не подчинять их ни законам рынка, ни просто законам политического управления.

[С.58] Тощенко Ж.Т. Можно так сформулировать Вашу позицию: да — рыночной экономике, нет — рыночной культуре?

Межуев В.М. Конечно, абсолютно верно, как нет — рыночному обществу. Это вообще не только наша проблема. Когда мы говорим о кризисе собственной культуры, мы решаем и общечеловеческие проблемы, во всяком случае, общеевропейские проблемы, потому что ту же проблему обсуждают на Западе. Сегодня благодаря переходу на рыночные рельсы в какой-то степени у нас выросла культурная индустрия, с этим спорить нельзя. Но культурная индустрия — это еще не культура.

Бабков В.А. (главный реактор журнала «Арт-менеджер»). А все же что такое культура?

Межуев В.М. Это сложный вопрос, конечно. Культура — это тот самый дух, который трудно измерить. Говорить о духовном очень сложно. Если говорить о том, как можно измерить духовное, то я когда-то выделял это в трех видах отношений человека: а) к природе; б) к другим людям; в) к самому себе. И эти три типа отношений должны совпадать. Если они расходятся, мы получаем зазор между природой и культурой, между обществом и культурой, между личностью и культурой. Это сложный вопрос.

Очень часто у нас отношение человека к другим людям не совпадает с его отношением к себе, т.е. у нас не человеческие отношения. Общество может быть таким, где в обществе я представлен не как человек. Культура — это действительно единство человека с природой и обществом. Конечно, это сложное состояние и в идеале, видимо, его нельзя достигнуть. Но надо стремиться, чтобы оно сохранялось, чтобы человек был равен себе, чтобы не потерять человека, а значит, как хорошо сказал А.Зиновьев, не превратить человечество в муравейник, для того, чтобы не восторжествовал новый тип тоталитаризма, чтобы человек сохранял некоторого рода субъектность и право на творчество. Потому что уход человека из общества — это конец, иссякание творческого начала. Америке хорошо, она богатая, покупает мозги, а когда уже покупать нечего?

О месте интеллигенции в культуре — это проблема, где переплетаются эти ветви. С какого-то времени мы под интеллигенцией стали понимать вид профессии, для нас это стало профессиональной [С.59] характеристикой. Если на Западе интеллигенций называют интеллектуалов, то у нас это вид профессиональной деятельности: техническая интеллигенция, художественная интеллигенция, научная интеллигенция. Можно так рассуждать, для социологов это правомерно. Но если интеллигенция — вид профессиональной деятельности, то почему стоит такая проблема, как интеллигенция и народ? Почему народу надо противопоставлять профессию или интеллигенции власть? Почему власти надо противопоставлять какой-то вид профессиональной деятельности? В России интеллигент больше, чем профессия. Это очень важно понять, тогда будут понятны все проблемы вокруг интеллигенции. Это просто как в известном выражении «Поэт в России больше, чем поэт». Так и интеллигент — не просто профессиональный деятель. Интеллигент в России в какой-то степени — это то, что на Западе называют «идеолог», носитель идей, убеждений, взглядов, правил, часто заимствованных со стороны. Надо помнить, что Россия всегда жила на пересечении культур: европейской, самобытной, собственной. Интеллигент — это как бы мостик, носитель европейской культуры, это русский Запад. Вот что такое интеллигент.

Отношение интеллигента к власти сложное. Интеллигент — это русский просветитель. Его иногда с моралью отождествляют, но это не святой, это неверно. У нас его путают со святым, это неверно. Это просветитель, носитель системы ценностей, которые связаны с просвещением. Интеллигент в этом смысле противник любого самодержавия, самовластия, авторитаризма, тоталитаризма. Он убежденный носитель просвещенного сознания, то есть демократического, правового. И пока власть недемократическая, он — решительный противник власти. Но с какого-то момента наша интеллигенция свихнулась. Об этом в «Вехах» говорится. Это произошло не при советской власти, а раньше, когда интеллигенция решила, что спасать народ — это ее дело, то есть ее дело — идти во власть. Она спутала борьбу против несправедливой власти с борьбой за власть, и пошла во власть со своими идеями. И мы получили то, что получили: монополию идеологии над одной какой-то идеологией.

Интеллигенция должна быть оппозицией власти, пока она недемократическая. А когда появляется профессиональный класс политиков (что у нас, к сожалению, пока тоже профессия), интеллигенция должна заниматься собственным делом. Когда она берет на себя бюрократическую функцию, пытается борьбу против несправедливой власти заменить борьбой за собственную власть, получается, что на смену одним идеологам приходят другие. Из этого круга мы никак не выйдем. Были люди, которые сделали коммунистическую идеологию, теперь пришли люди, которые либеральную идеологию сделали. Завтра [С.60] придут люди, которые сделают националистическую идеологию. Так и будем жить. Идеолог во власть входить не должен. Идеолог должен защищать свои идеи, отстаивать их, а властью пусть управляют профессиональные политики. А профессиональный политик — это человек, который умеет находить компромисс между всеми идеологиями. Вот моя точка зрения.

Попов В.Д., заведующий кафедрой информационной политики РАГС. Начну свое выступление словами И.Ильина, который говорил так: «В зримом распаде России идет процесс зримого духовного возрождения». С этих позиций мы можем сегодня попытаться оценить, в каком состоянии находится отечественная духовная культура.

По поводу понятия «культура» прозвучали разные точки зрения. В новой философской энциклопедии выделяются три уровня, о которых здесь шла речь: материальный (рыночный, экономический), духовный и социальный. Я считаю, что пока не будет единства взаимодействия между этими видами культуры, мы будем говорить о том, что духовная культура — это вещь в себе. Экономическая культура — тоже вещь в себе. Под духовной культурой понимается субъективный аспект жизни, идеи, установки, ценности. А социальная культура — это отношение людей друг к другу, система статусов и социальных институтов. Если так, то тогда надо рассматривать состояние общества через а) единство; б) взаимодействие этих уровней культур. Далее возникает вопрос: установки и ценности кого? Мне представляется, что в данном исследовании не хватает субъектного подхода. Это те же СМИ, субъекты политики, как они владеют и всё прочее.

Выделяется культура элитарная (опять же цитирую энциклопедию) и духовная культура народа. О какой культуре мы ведем речь?! Для меня встает проблема идентичности между этими культурами. В частности, насколько культура СМИ идентична духовной культуре народа?

Результаты исследования показывают, что духовная культура народа, интересы гражданского общества (переведем в политическую категорию) сегодня не присутствуют в средствах массовой информации. 36,9% опрошенных считают, что налицо засилье бескультурья. И все же я уверен, что есть предпосылки к духовному возрождению России. Духовность не сдается. Ядром духовной культуры народа являются фундаментальные ментальные ценности, прежде всего глубинно духовные.

Вот результаты 10-летних мониторинговых исследований: если в начале 1990-х гг. в духовной культуре народа доминировали западные [С.61] ценности, то к началу этого столетия все возвратилось на круги своя: стали преобладать отечественные ценности. Как выражаются эти ценности? Через архетипы, мифы, обычаи, нравы, традиции, народное творчество и т.д.

Для меня встает проблема ментальной идентичности, содержания культуры в целом, и идентичности современных массмедиа, государственной культуры ментальным духовным ценностям народа, в частности.

В этом же контексте встает сегодня вопрос об информационной, коммуникативной культуре между субъектами власти и народом. Одним из показателей этого является культура дискурса. Сегодня дискурс между властью, интеллигенцией и народом отсутствует. Но без этого говорить о выходе из кризиса, если он есть, нельзя. Есть надежда на изменения, потому что 75% опрошенных осуждают насилие в кинофильмах. Даже при том, что 70% хотят смотреть развлекательные программы. Да, это уход в мир грез, личностная психотерапия, если хотите. Да, это «хлеб и зрелища». Да, это уход от злободневных политических, экономических, социальных проблем. 70% смотрят, но 75% осуждают пошлость, которая присутствует сегодня в сфере массовой информации и коммуникации.

Сегодня надо вводить принцип единства экономической, социокультурной и социокоммуникативной трансформации, направлять ее против материально-денежного детерминизма, рыночного фундаментализма и финансового технократизма, потому что это действительно губит культуру. Ибо развлекательные передачи дают высокие рейтинги, а где рейтинги — там реклама, большие деньги.

Исследование показало, что политику в области культуры, управления культуры со стороны власти правильной считают только 36%. Это тоже следует учитывать. Согласно опросу, «модернисты» составляют 26%; «традиционалисты» — 41%; «промежуточные» (ни то ни другое) — 33%. Вот база для психокоррекционной информационной работы. Здесь должна быть соразмерность, не сталкивание лбами модернистов с традиционалистами, а поиск идентичных, общих черт и апелляция к ним во всей нашей культурной политике, информационной политике. Тогда мы будем приходить к какой-то общности взглядов и, наверное, не допускать возможного кризиса духовной культуры, если он есть.

Межуев В.М. Если общество находится в состоянии исторического развития, то укажите, пожалуйста, период, когда ценности молодежи совпадали с ценностями старшего поколения. В XIX в. существовала проблема [С.61] отцов и детей, но это признак все-таки развития, а не кризис. Если мы в традиционалистском обществе живем, тогда да. А если мы развиваемся, тогда как?

<…>