// Культурологический журнал. 2010. № 2. С. 1.
(См. также статью 2 и статью 3)
В статье раскрывается авторское видение культуры, поднимаются проблемы демаркации культурологии с другими областями социального и гуманитарного знания. Показывая, что знание о чужих культурах – это область культурологии, автор определяет ее как науку будущего, которая, вероятно, постепенно придет на смену и экономической, и политической наукам в их нынешнем виде.
Только философы, как я думаю, могут дать ответ на вопрос, что такое культура. Надо смириться с тем, что есть вопросы, на которые могут ответить только они. Например, ни один ученый не скажет, что такое природа. Физик объяснит, что такое физическая природа, биолог расскажет об органической природе, психолог – о психической, и так до бесконечности, но вот что есть природа вообще – об этом знает только философ. Ибо природа как целое – не просто реальность, но и ценность, существующая только в определенной культуре (многие народы даже не догадывались, что существует природа). Равно и культура – не просто реальность, но и ценность, которая фиксируется в философской идее культуры.
На каком, например, основании мы называем культурой то или иное явление искусства? Попробуйте ответить на этот вопрос, не имея в голове хоть какой-то идеи культуры. Поясню свой вопрос. Роман М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» был закончен в 1940 г. и уже тогда стал выдающимся явлением литературы. Опубликован он был впервые в 1966 г., и только с этого момента его можно считать явлением культуры. Если фильм снят и положен на полку, он может быть выдающимся произведением киноискусства, но если его никто не посмотрел, это еще не явление культуры. И так можно продолжать до бесконечности. Театр в лице своего творческого коллектива (актеров, режиссеров, драматургов) – явление искусства, предмет театроведения; театр как заведение, в которое приходит публика, – учреждение культуры, предмет социологии культуры. Культуру в отличие от искусства создают не только писатели, художники, музыканты, но и зрители, читатели, слушатели. Она возникает лишь в акте коммуникации между автором произведения и его потребителем.
А вот что нового для литературоведов, филологов, лингвистов дает слово «культура», я, честно говоря, не понимаю. И они мне это плохо объясняют. Что изменится для них от того, что они назовут предмет своего исследования не литературой, языком или искусством, а культурой, а себя – не филологами, литературоведами, искусствоведами, киноведами и прочими, а культурологами? Инженер тоже может сказать, что он культуролог, занимается культурой, поскольку машины – это ведь культура. И уж точно всех гуманитариев можно назвать культурологами – все они, так или иначе, изучают культуру. Что нового к их знанию о своем предмете добавляет слово «культура»?
Я уже сказал, что художник создает не культуру, а произведение искусства, которое становится культурой в процессе его потребления публикой. Очевидно, культуру следует искать не в вещах, создаваемых человеком, а в отношениях между людьми по поводу этих вещей. Культура – мир не вещей, а отношений. Но все ли отношения являются культурой? Здесь и начинается самое интересное.
В самом общем виде культура – это все, что связывает нас, нашу жизнь с вечностью. Где и в чем искать вечность (на небе, на земле, в истории или еще где-то) – главный вопрос для философа. Религия ищет вечность на небе, а философия – в разуме, морали, искусстве, т.е. в культуре. Культура в отличие от культа – хранитель вечности на земле. Служителями не культа, а культуры являются не священники, а философы и художники. Именно они берут на себя функцию посредничества между нами и вечностью: «Не спи, не спи художник, не предавайся сну. Ты – вечности заложник, у времени в плену». И пока художник осознает время как плен, из которого надо прорваться в вечность, культура продолжает жить. С победой времени над вечностью она умирает. Что, похоже, и происходит в наше время.
Необходимо отметить, что «культура» – главное слово ХХ в. В каком смысле главное? В XVIII в. таким было слово «природа». Это был век наук о природе – век астрономии, математики, физики. Ответы на все вопросы, которые вставали перед человеком, искали в природе. Тогда же открыли и человеческую природу. В XIX в. главным словом стало «общество». Тогда возникла социология, человек стал рассматриваться как преимущественно общественное существо. И только в ХХ в. стало ясно, что он – не просто природное или общественное, но, прежде всего, культурное существо. В это век родилась и культурология.
Слово «культурология», кажется, впервые употребил немецкий химик В. Оствальд в 1914 г. Затем его подхватили американцы. В Британской энциклопедии социальных наук культурология рассматривается как отрасль антропологии. Антропологи на Западе считают, что именно они открыли культуру. Важно, однако, понять, в каком смысле сегодня на Западе говорят о культурологии. Термин «cultural studies» ввел Р.Хоггарт, и он использовал его для обозначения науки не в единственном, а во множественном числе. Это именно «науки о культуре», т.е. сумма наук, изучающих не природу, а нечто заприродное. Но первыми о «науках о культуре» (в отличие от «наук о природе») заговорили неокантианцы.
Что стало причиной возникновения этих наук? В истоке их лежали «три гуманизма», о которых писал К. Леви-Стросс, или три Возрождения. В Европе, по его мнению, было не одно, а три Возрождения. О первом все знают – это итальянский Ренессанс, когда христианский мыслящий человек культурно реабилитировал античного язычника, признал его в плане культуры равным себе. Этот гуманизм дал начало развитию классической филологии. Второе произошло где-то в середине XIX в., когда был открыт Восток как самостоятельное культурное образование. В итоге возникло востоковедение. Третье имеет точную дату – 1871 г., год выхода в свет книги Э.Тейлора «Первобытная культура», положившей начало современной культурной антропологии, признавшей в так называемых дикарях культурных людей, но только не похожих на нас. В итоге стало ясно, что нет одной культуры – культур много. Сегодня это звучит как банальность, но отсюда следовал важный вывод: если культур много, то знание о культуре и существование в ней не совпадают друг с другом. Можно знать ислам и не быть мусульманином. Многие знают английский язык, что еще не означает, что они принадлежат к английской культуре. Мы связаны с чужими для нас культурами, прежде всего, через знание о них. Науки о культуре и есть знание о чужих культурах. Но это знание ничего не говорит нам о том, кто мы сами по культуре.
На этот вопрос не ответит за нас ни один ученый: ведь мы связаны со своей культурой не только традицией и средой, но и нашей собственной свободой выбора. Каждое поколение решает этот вопрос для себя по-новому. Задумываясь над тем, что есть «моя культура», что в ней для меня свято и ценно, мы становимся философами (не по профессии, конечно, а по способу мышления). В профессиональном смысле философия культуры есть знание не о чужой, а о своей культуре, т.е. самосознание самой культуры. В философии культура как бы осознает саму себя. Попробуйте внятно ответить на вопрос, за что именно вы цените культуру, почему она для вас ценность, и вы получите не ее научную, а философскую формулу. Вот почему на этот вопрос, как правило, отвечают те, кто обладает сознанием своей культурной идентичности, культурным самосознанием, т.е. люди с философским образом мышления.
В русском языке есть несколько слов латинского происхождения, не имеющих адекватного перевода. О них мы больше всего и спорим. Это слова «цивилизация», «нация», «империя», «интеллигенция», «культура». «Культура» до 1860-х гг. считалась в России словом иностранного языка. Как слово русского языка оно впервые упоминается в словарях В.И.Даля и Э.Толя. Еще в середине XIX в. в одном из отечественных журналов появилась статья с критикой засорения русского языка иностранными словами. В числе прочих было упомянуто и слово «культура».
«Культурология» – вообще термин ХХ в. В переводе на русский язык он означает «науку о культуре». Именно в этом веке произошло то, что получило название культурологического бума. Все науки гуманитарного профиля повернулись в сторону культуры: история стала историей культуры, антропология – культурной антропологией, в социологии на первый план вышла социология культуры, появилась психология культуры и т.д. Все разом заговорили о культуре. И какую из этих наук следует считать культурологией?
Причина бума – в существенных подвижках в общественной науке. В ХХ в., в эпоху модернизации большинства ранее отсталых стран стало ясно, что культура – более глубинный пласт исторической реальности, чем экономика и политика. Мы и сегодня думаем, что в основе всего лежит экономика, над ней возвышается политика, а уж затем культура. В действительности все наоборот. Можно заимствовать из-за рубежа самые передовые экономические и политические модели, например, рынок и демократию, а они не заработают или дадут противоположный результат. И причина тому – культура не та.
Иное дело, что культурология как единая дисциплина еще не сложилась. Если в качестве учебной дисциплины ее существование еще как-то оправдано, то не очень понятно, чем она является как конкретное направление научного исследования. Например, можно ли отделить науку о культуре от наук, изучающих разные цивилизации? Для французов и англичан цивилизация и культура – синонимы. Какая-то особая философия культуры в их представлении – понятие, лишенное смысла. Для немцев же и нас культура и цивилизация – антонимы, а не синонимы. У О.Шпенглера цивилизация – смерть культуры. И у нас цивилизация долгое время трактовалась как нечто негативное по отношению к культуре. О России как цивилизации стали писать сравнительно недавно, когда повернулись лицом к англоязычной научной и философской традиции, как до того – к немецкой. В нашей дореволюционной литературе мы не найдем книги, подобной книге Г.Т.Бокля «История цивилизации в Англии». О России было принято говорить в терминах не цивилизации, а культуры. Цивилизация – это там, на Западе, а у нас – культура, просвещение (в смысле святость). История России – история государства, культуры, но не цивилизации. Понятно, что за таким толкованием этих терминов стояло осознание различий в экономических, политических и культурных предпочтениях между Германией и Россией того времени, с одной стороны, Францией и Англией – с другой.
Культурологии как единой науки сегодня, действительно, не существует. Но в каком-то смысле культурология – это наука будущего, которая постепенно придет на смену и экономической, и политической науке в их нынешнем виде. По мере того, как культура на практике будет становиться решающим фактором социализации человека и его безопасности, обретать значение основной сферы человеческой жизни, наука о культуре будет получать все более четкие дисциплинарные рамки, более строго осознавать свой предмет и методы исследования.
Можно до бесконечности спорить о том, что понимать под культурой – ценность, символ, знак, текст, диалог, деятельность или что-то еще, но что-то в любом случае понимать надо. В советские времена еще как-то можно было определить, кто и какую концепцию культуры представляет; сегодня понять, о чем идет речь, когда говорят о культуре, просто невозможно. Все стали культурологами, так и не договорившись между собой о том, что они под этим подразумевают.
Культуролог все-таки должен иметь в голове хоть какую-то идею культуры. Уже греки, например, знали, что человек создает искусственную среду, но это еще не идея культуры. Данная идея, как я понимаю, отвечает на вопрос, не что создал человек, а кто создал его самого. Если Бог, то это – по части религии, если природа – все вопросы к ней. Но если в каком-то смысле он создает себя сам, то мы открываем новое пространство – пространство человеческой свободы, которое и было осознано впоследствии философами как пространство культуры. Открытие культуры – это открытие свободы в мире природной и всякой иной необходимости.
Но как сделать свободу предметом науки? Где проходят границы свободы? Здесь и заключена, на мой взгляд, главная трудность, с которой столкнулись культурологи. Ведь до последнего времени свобода была предметом не науки, а философии. Все пространство культуры можно, с этой точки зрения, представить следующим образом: на одном ее полюсе – религия, на другом – наука, а между ними – философия. Потому ее и тянуло всегда в одну или другую сторону: существует как научная, так и религиозная философия. Но за что она отвечает сама по себе в общем пространстве культуры? Если религия призвана сделать нас добрыми, нравственными, а наука – сильными, вооружив знаниями и технологиями, то философия стоит на страже нашей свободы, без которой наука и религия, знание и вера могут в равной степени стать орудием нашего угнетения и подавления.
В пространстве свободы (или культуры) следует искать свое место и культурологии. Возможно, она станет первой наукой, которая будет способна сделать свободу предметом теоретического анализа, подверстав под него и соответствующую эмпирическую базу. Но это тема для другого разговора.