// Альтернативы. 2013. № 2. С.94-101.
Поднятый когда-то Э. В. Ильенковым вопрос о природе идеального побудил М. А. Лифшица вступить с ним в дискуссию на эту тему; среди тех, кто причисляет себя сегодня к их ученикам и последователям, эта дискуссия продолжается до сих пор и, видимо, не имеет шанса завершиться в ближайшем будущем. Нет смысла пересказывать эту дискуссию во всех деталях, вся она кружится вокруг проблемы соотношения идеального и природного. Если сторонники Э. В. Ильенкова считают идеальное продуктом не природы, а исключительно человеческой деятельности, то те, кто стоит на позиции М. А. Лифшица, полагают, что идеальное существует и в природе, получая в ходе деятельности лишь осознанную форму выражения. Спор на эту тему рискует никогда не закончиться, поскольку идеальное можно понимать и как заключенную в природе гармонию и соразмерность, и как свойственную человеку способность действовать по форме вне его находящегося объекта. По существу это был спор о словах. М. А. Лифшиц отстаивал одно понимание идеального, Э. В. Ильенков – другое. И оба в доказательство своей правоты ссылаются на Маркса и Ленина.
В этом споре для меня, признаться, неясным осталось одно. Спорящие, по-разному понимая идеальное, позиционируют себя в качестве материалистов, непримиримых противников идеализма. Но что для них является материальным? Если об идеальном, как справедливо писал Ильенков, можно судить на основании его противоположности материальному, как понимать само материальное? Согласно ленинскому определению материи, на которое оба они ссылаются, материя есть объективная реальность, существующая независимо от сознания. Но если материя определяется только через свою независимость от сознания, чем она является при условии отсутствия сознания, до его возникновения? Ведь сознание возникает на определенном этапе эволюции природного мира, а до того, если придерживаться ее ленинского определения, материя не может быть ничем иным, как только природой в том ее виде, в каком она изучается естественными науками. Оба оппонента, рассуждая в духе ленинской теории отражения, приходят в итоге к отождествлению материального и природного. Мир, как их можно понять, материален уже в своем первозданном виде, до появления в нем человека и сознания. Но откуда тогда берется идеальное? Из деятельности, отвечает Ильенков, причем столь же материальной, как и природа, на которую она направлена. На этом его и ловит Лифшиц. Если деятельность столь же материальна, как и природа (с чем Лифшиц согласен), то идеальное – тоже природа. Ведь и Ильенков утверждает, что идеальное не выводит человека за пределы материального мира. Но поскольку материальное и природное суть одно и то же, идеальное, как и материальное, существует в самой природе. Ссылка на деятельное происхождение идеального в данном случае ничего не решает.
Идеальное, согласно Ильенкову, есть всеобщая форма материальной деятельности, получившей внешнюю форму вещи, предмета, своеобразная «печать» этой деятельности на «веществе природы». Существование вещи в форме создавшей ее деятельности не имеет, как считал Ильенков, ничего общего с ее физическим бытием и именно потому может считаться идеальным. Идеально не дерево, из которого изготовлен стол, а та форма (форма стола), которую в результате человеческой деятельности приобрело это дерево. Идеальна не сама вещь в ее физическом существовании, а запечатленное в ней отношение с другими вещами, возникшее в ходе ее создания. Идеален, хочет сказать Ильенков, весь мир культуры, как он предстает в форме сотворенных человеком вещей.
Не оспаривая эту вроде бы здравую мысль, хочется задать простой вопрос: если идеальное – не вещь в своем природном (физическом, химическом, биологическом и пр.) существовании, а отношение в форме вещи, что считать тогда материальным? Или оно исчерпывается чисто природным веществом, из которого создана эта вещь? Если деятельность материальна, как сама природа, то почему идеальное, которое она создает – не природа? В выведении идеального за пределы природного мира состоит определенная непоследовательность, уступка идеализму, в чем, собственно, Лифшиц и обвинял Ильенкова.
На мой взгляд, оба они весьма далеки от материализма, как его понимал Маркс. Напомню, что Маркс спорил с идеалистом Гегелем и материалистом Фейербахом о природе не идеального, а именно материального, т. е. о природе бытия, а не сознания. Если для Гегеля вся действительность есть самопорождение духа, то для Фейербаха нет иной действительности, помимо природной. Между духом и природой они, похоже, не видят никакой иной реальности. И оба абстрагируются от того, что Маркс называл практикой, понимая под ней не природу в ее оторванности от человека и не человека в его оторванности от природы, а взаимодействие человека с природой в процессе деятельности. Способ их взаимодействия образует особый вид бытия, не сводимый ни к природному, ни к духовному бытию. Маркс называл его общественным бытием. Вне общественного бытия все разговоры о материальном и идеальном теряют всякий смысл. Иными словами, истоком материального, равно как и идеального, является не природа, а общественное бытие. Можно, конечно, считать Марс, как и все остальные планеты, материальным, но что это добавляет к нашему знанию их физической и всякой иной природы?
Точка зрения практики, как известно, коренным образом меняет сложившуюся в старом – созерцательном – материализме оптику видения действительности. Действительность предстает в этой оптике не «в форме объекта», или «в форме созерцания», а как «человеческая чувственная деятельность, практика, т. е. субъективно»[1]. Но отсюда следует, что мир материален не просто в силу своей независимости от сознания (как у Ленина), т. е. объективности, а в силу своей практичности, субъективности, т. е. созданности, произведенности человеком. Природа, еще не преобразованная человеческим трудом, если и материальна, то в качестве не объекта познания, а результата или условия – реального или потенциального – человеческой деятельности, т. е. как «человеческая мастерская», поставляющая людям материал и средства труда. В любом случае материальное, равно как и идеальное, может быть понято лишь в контексте человеческой деятельности.
Материя, с этой точки зрения, – не субстанция, а лишь атрибут предметно-преобразующей деятельности, столь же неотделимый от нее, как и сознание (идеальное). Недаром Маркс предпочитал пользоваться понятиями не «материя» и «дух», а «материальное» и «духовное». В грамматическом смысле они – не существительные, а прилагательные, в философском – не субстанции, а атрибуты. Материализм Маркса можно назвать практическим материализмом (он так и называл его), что синонимично для него не философии, а науке – исторической науке, названной им материалистическим пониманием истории. Материализм и идеализм в таком истолковании имеют характер не внутрифилософской оппозиции, а оппозиции науки и философии. В отличие от идеалистической философии истории материалистическое понимание истории может быть, согласно Марксу, только наукой – исторической наукой, что никогда не признавалось советским «истматом», считавшим себя важнейшей частью философии марксизма.
Вопрос о материальном (как и идеальном) решается, следовательно, Марксом посредством обращения не к природе, а к все той же деятельности. Эта сторона дела, как я думаю, оказалась вне поля зрения Э. В. Ильенкова и М. А. Лифшица. Разойдясь в трактовке идеального, они, на мой взгляд, в понимании материального остались на позиции старого – созерцательного – материализма с его отождествлением материального и природного. Для самого же Маркса, насколько я его понимаю, более существенным было переосмысление не идеального, а как раз материального, его выведение не из природы (как у старых материалистов), а из практики.
Но разве материя не существует до всякой практики? Разве природа, не будучи создана никем из богов, не материальна просто по факту своего существования? И что еще нужно для того, чтобы считать природу материей?
Тезис о том, что мир материален до всякой деятельности, столь же метафизичен и научно бездоказателен, как и тезис о наличии у мира духовной субстанции. Во всяком случае, этот тезис не более убедителен, чем тезис о его божественном происхождении. Никакая философия не может доказать ни то, ни другое. Почему философам-материалистам следует доверять больше, ем философам-идеалистам? Доказательство своей правоты материалисты-философы ищут, как правило, в науке, тогда как идеалисты часто прибегают к помощи религии, являясь, по мнению Фейербаха, лишь переряженными теологами. Но в пределах самой философии решить спор между ними невозможно. Истинность того или иного воззрения доказывается, по мнению Маркса, посредством не теории, а практики. «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью – вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, схоластический вопрос»[2]. Но как в таком случае понимать саму практику? В каком смысле она содержит в себе ответ на вопрос о происхождении и природе материального? Здесь мы походим к самой сути марксова понимания материального.
Ошибочно сводить практику к любому труду, создающему полезные для человека вещи. Такой труд Маркс называл «вечной естественной необходимостью» человеческой жизни, которая сама по себе не выводит человека за пределы природы. В каком-то смысле и животные трудятся (создают запасы пищи, охотятся, роют норы, вьют гнезда и пр.), однако их органическая деятельность, продиктованная потребностями биологического выживания их самих или их вида, никак не служит аналогом собственно человеческой деятельности. В отличие от животных, человек создает не только то, в чем нуждается он сам или его прямое потомство, но и то, в чем нуждаются другие, с кем он может и не быть непосредственно связан узами кровного родства или территориальной близости. Иными словами, он способен трудиться по мерке любого вида, т. е. универсально. Производя для других, он производит одновременно свои отношения с другими, хотя данное обстоятельство до определенного времени скрыто от его сознания. Человеческий труд тем и отличается от любого другого вида органической деятельности, что способен производить не только полезные для человека вещи, но в форме вещей отношения между людьми, а, значит, самих людей в качестве общественных существ. Маркс открыл тем самым общественную природу труда, или общественный труд, в котором и следует искать причину существования как идеального, так и материального.
Здесь мы подходим к тому, что Маркс считал своим главным открытием. Люди изменяются по мере того, как изменяются их отношения друг с другом, т. е. прежде всего – как общественные существа. Животные по истечении многих лет остаются теми, кем были в начале (в худшем случае они вымирают), человек же, сохраняя свой физический и психический облик в более или менее неизменном виде, изменяет форму своего общественного бытия, тип общества, в котором живет. В процессе труда он создает не просто продукты питания, одежду, жилище, орудия труда и пр. (об этом знали задолго до Маркса, и здесь не было никакого открытия), но свои отношения друг с другом, следовательно, самого себя как общественное существо. В письме к Анненкову от 1846 г., содержащем критику Прудона, Маркс писал: «Г-н Прудон очень хорошо понял, что люди производят сукно, холст, шелковые ткани, и не велика заслуга понять так мало! Но чего г-н Прудон не понял, так это того, что люди сообразно своим производительным силам производят также общественные отношения, при которых они производят сукно и холст»[3]. К этому Маркс добавляет: «Еще меньше понял г-н Прудон, что люди, производящие свои общественные отношения, соответственно своему материальному производству, создают также идеи и категории, то есть отвлеченные, идеальные выражения этих самых общественных отношений»[4].
Сам по себе человеческий (общественный) труд столь же материален, сколь и идеален, столь же чувственно предметен, сколь и сознателен. Считать, что пока люди трудятся, они не мыслят, а когда мыслят, то не трудятся, вряд ли правильно. Даже в самом общем (абстрактном) виде человеческий труд в отличие от труда животного носит целесообразный, т. е. не инстинктивный, а сознательный, характер, регулируется как законом заранее поставленной целью. В этом смысле любой продукт общественного труда заключает в себе нерасторжимое единство, тождество материального и идеального, хотя Э. В. Ильенков и пытался как-то различить их в предметном результате деятельности. С его точки зрения (как я его понял), созданная трудом форма предмета идеальна, тогда как природное вещество, из которого он создан, материально. Для Маркса же различие материального и идеального является свойством не «труда вообще», а только общественно разделенного труда, создающего общественную связь в форме либо отношения вещей, товаров (в вещной форме), либо отношения идей (в идеальной форме). Общественное отношение, получившее форму отношения вещей, и есть то, что Маркс называл материальным. Сами по себе вещи не вступают в отношения, в отношения вступают люди, вынужденные в определенных обстоятельствах прибегать к посредничеству вещей. В качестве таких посредников вещи не просто взаимодействуют друг с другом, но обмениваются друг на друга, служат «зеркалом» друг для друга, приравниваются друг к другу, т. е. ведут себя так, как если бы были не природными телами, а живыми существами, наделенными собственным сознанием и волей.
Материальное тем самым – это общественное отношение, получившее по видимости форму отношения самих вещей, предстающее в сознании как их собственное, независимое от человека отношение. Его поэтому легко принять за «идеальное в самих вещах». То, что Ильенков посчитал идеальным, для Маркса было как раз материальным. Идеальным оно является только по видимости, т. е. в качестве чистой иллюзии. Жертвой такой иллюзии часто оказываются люди, называющие себя философами-материалистами, но не видящие в материи ничего иного, кроме как ее вещественного (физического, химического, биологического и пр.) содержания, сводящие материальное к природному веществу. Для них вещь материальна, а отношение – идеально (поскольку в нем нет «ни грана вещества»). Деньги, казалось бы, идеальны по отношению к вещам, на которые они обмениваются, но в реальности являются выражением материальной связи между людьми. Они есть самое зримое воплощение той материи, из которой соткана жизнь людей в буржуазном обществе. Их только метафорически можно называть идеальным. Материальное и идеальное суть одно и то же общественное отношение, однако материальное, в отличие от идеального, предстает в форме отношения между чувственно воспринимаемыми вещами, существующими независимо от сознания.
«На первый взгляд», – пишет Маркс, – «товар кажется очень простой и тривиальной вещью. Его анализ показывает, что это – вещь, полная причуд, метафизических тонкостей и теологических ухищрений»[5]. Таинственность, загадочность товарной формы заключена в его, товара, не потребительной, а меновой стоимости, которую вещь принимает в процессе своего обмена на другую вещь. «Как потребительная стоимость он (товар – В. М.) не заключает в себе ничего загадочного, будем ли мы его рассматривать с той точки зрения, что он своими свойствами удовлетворяет человеческие потребности, или с той точки зрения, что он приобретает эти свойства как продукт человеческого труда. Само собой понятно, что человек своей деятельностью изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении. Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается деревом – обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь»[6]. И что здесь следует считать идеальным, вызывающим столь жаркие споры?
«Сверхчувственное» в товаре, можно, конечно, назвать идеальным, но с той оговоркой, что оно идеально только по видимости. С таким же основанием можно говорить о наличии в вещах, получивших товарную форму, «души» или «сознания». Использованное Марксом в «Капитале» сравнение товара с пустившейся в пляс вдовой Квикли не означает, что товар – столь же одушевленное существо, как и вдова Квикли. Стоимость есть продукт абстрактного труда, который, как и труд конкретный, есть свойство материального труда в системе общественного разделения труда и товарного производства. Достаточно свести стоимость к порождающей ее субстанции (абстрактному труду), чтобы снять с нее видимость идеального, якобы заключенного в самих вещах. Проделанный Марксом анализ «двойственного характера труда» и был призван покончить с идеалистическим (гегельянским) представлением об идеальном в вещах, т. е. за пределами сознания. Количество заключенного в товаре труда, называемое стоимостью, столь же материально, как и его качество. Стоимость идеальна как абстракция, экономическая категория, освобожденная от своей вещественной оболочки мыслительным путем; но как свойство самой вещи, товара, она вполне материальна. Любую вещь можно подвести под абстрактное (например, математическое), и в этом смысле идеальное, определение, но из этого не следует, что идеальное заключено в самой вещи. Я бы сказал, что Э. В. Ильенков, выдав материальное за идеальное, гегельянизировал Маркса, тогда как М. А. Лифшиц (вслед за многими марксистами типа Плеханова и Ленина), сведя идеальное к природному, превратил Маркса в подобие французского материалиста-просветителя.
Общественное отношение получает форму идеи (идеальную форму), будучи освобождено от своей вещественной оболочки, что возможно посредством чисто мыслительной деятельности. Если материальное – это отношения людей, представшие в форме отношения вещей (равно как и производство этих отношений), то идеи – это те же отношения, но уже в сугубо сознательной форме. Идеи также «опредмечены» в языке, звуке, цвете, в том или ином природном материале, но в отличие от вещей, созданных материальным трудом, обретают предметную форму посредством духовной деятельности, т. е. сознания. Оппозиция материального и идеального рождается тем самым в результате общественного разделения материального и духовного труда и преодолевается также не умозрительно – посредством утверждения превосходства материи над духом (как у созерцательных материалистов) или абстрактного постулирования тождества бытия и мышления (как у объективных идеалистов) – а практически, т. е. посредством преодоления такого разделения. Изменится характер труда, и вопрос, так долго мучивший философов, решится сам собой – вот ответ Маркса.
Производство общественных отношений в форме идей Маркс называл духовным производством, отличая его от материального производства, в котором те же отношения создаются в форме отношения вещей (товаров), в вещной форме. Можно сказать, что в духовном производстве осуществляется своеобразный «перевод» общественных отношений с языка вещей на язык идей. «Отношения», – писали Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии», – «становятся в юриспруденции, политике и т. д. – в сознании – понятиями…»[7]. Идея – всего лишь мысленный эквивалент реального отношения. «Отношение для философов равнозначно идее. Они знают лишь отношение «Человека» к самому себе, и потому все реальные отношения становятся для них идеями»[8]. И еще четче: «…отношение, то, что философы называют идеей…»[9]. Отсюда не следует, что идеальное существует в форме только философских идей. Но почему общественное отношение в одном случае получает форму религиозного представления, в другом – художественного образа, в третьем – философской идеи, – задача конкретного анализа. В любом случае, пока отношения людей получают в общественном производстве форму отношения вещей, они неизбежно будут принимать в сознании форму отношения идей.
В отличие от вещных (материальных) отношений отношения между идеями (идеальные отношения) строятся по законам логики: «логика – деньги духа». В этом смысле логика (даже диалектическая) – столь же отчужденная форма существования человеческих отношений, как и деньги. Маркс – критик не только товарного, но и идейного (идеологического) фетишизма, приписывающего идеям самодовлеющее существование. Для него неприемлема власть любой абстракции над человеком – в форме ли денег, в форме ли идей. С этой точки зрения, он – не логик, в коего его обычно превращают, а критик любой попытки сводить реальные отношения людей к чисто логическим отношениям. Для Маркса реальной задачей является не перевод человеческих отношений с языка денег на язык логики, а их превращение в непосредственно человеческие отношения, т. е. переход к такому типу общественной связи, в котором устраняется сама противоположность материального и идеального. В границах мышления, даже диалектического, т. е. чисто теоретически, эта задача не решается. В отрыве от практики любая теория тяготеет либо к натурализму и позитивизму, выдаваемому за материализм, либо к идеализму.
В качестве общего вывода скажу следующее: спор о природе идеального до сих пор ведется его участниками за пределами постановки и понимания этой проблемы самим Марксом. Аргументы типа «Ильенков сказал», «Лифшиц сказал» меня не убеждают, ибо не все, о чем они говорили, соответствует сказанному самим Марксом. Можно, конечно, решать любые проблемы и без обращения к Марксу, но тогда не нужно привлекать его в свои союзники.
[1] Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 1.
[2] Там же.
[3] Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 27. С. 410.
[4] Там же.
[5] Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 23. С. 80–81.
[6] Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 23. С. 81.
[7] Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9 т. Т. 2. Немецкая идеология. М.: Политиздат, 1985. С. 76.
[8] Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 64.
[9] Там же.
См. также отзыв Андрея Майданского на эту статью и ответный текст Вадима Межуева.