Сараф М. Я. Слово о Вадиме Михайловиче Межуеве // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2019. № 3 (89). С. 114–116. DOI: 10.24411/1997-0803-2019-10310.

Вадим Михайлович Межуев – крупнейший из современных отечественных философов культуры и культурологов, по сути, основатель и разработчик этих отраслей современного знания как научных дисциплин. Его фундаментальные работы «Культура и история», «Идея культуры» и другие, несомненно, входят в классическое наследие советской и российской философии.

Писать о Вадиме Межуеве – значит писать о его идеях, о содержании его работ, об остром полемизме его научного стиля, о его поразительной эрудиции. Это дело трудное, хотя и благодарное. И оно будет выполняться с той же необходимостью, с которой развитие российской философской мысли будет обращаться к его научному наследию.

Но в этих заметках моим пером движет не научный интерес, а глубокая печаль по потере своего товарища.

Мы с Вадимом Межуевым относимся к разным, и весьма разным, поколениям, пришедшим в философию в середине прошлого века. Я поступил в Московский университет в 1958 году, а Вадим Михайлович – мой старший предшественник, и принадлежит он к той славной плеяде Э. В. Ильенкова, А. С. Зиновьева, В. С. Библера, Г. П. Щедровицого, М. К. Мамардашвили, которые своими свежими, прорывными и, можно сказать, пионерскими идеями прямо-таки взрывали ландшафт философской мысли 1950–1960 годов, вызывая большое беспокойство со стороны партийного идеологического аппарата.

Да и время-то было какое! Широкий размах антиколониальной освободительной борьбы во всём мире, подъём международного коммунистического и рабочего движения, рост притягательности социалистического пути развития и вместе с этим резкая активизация тех направлений теоретической и политической мысли, которые получили названия ревизионизма, правого и левого оппортунизма, еврокоммунизма и проч., и проч. Было от чего беспокоиться, ибо старые добрые сталинские «Вопросы ленинизма» и «Краткий курс истории ВКП(б)» мало годились для осмысления эпохальных послевоенных изменений в мире.

Добавим к этому почти полное отсутствие доступа к современной мировой философской и общественно-политической литературе, дефицит необходимого научного общения, чтобы стала понятна свежесть и притягательность публичных выступлений заявивших о себе мыслителей, сразу же привлекших к себе внимание зарубежных коллег. Я помню, как однажды Межуев с гордостью рассказывал, что на одной из зарубежных конференций, куда он попадал весьма редко, его назвали подлинным европейским коммунистом. Для тех времён – опасный комплимент.

Так случилось, что моя и Вадима докторские диссертации были приняты к защите на философском факультете МГУ одновременно (в 1982 году), правда, в разных Советах, и нам пришлось вместе ходить по кабинетам и проделывать все необходимые формальные процедуры по подготовке документов. А это и в те поры занимало немало времени и требовало внимания и терпения. Ни того, ни другого ни у меня, ни, тем более, у Вадима не хватало, но как-то всё обошлось, и с каким же облегчением он потом сказал: «Слава богу, наконец, не надо больше никому ничего доказывать». Видать, сложившаяся в нашей науке традиция безапелляционного превосходства носителей высших степеней и званий, а значит, и академических должностей, независимо от способа их получения и значимости их «трудов», сильно его доставала.

А сотрудничество наше началось с активного участия Межуева в научных конференциях по философским и социологическим проблемам спорта. Дело в том, что после окончания университета я начал работать на кафедре философии (тогда марксизма-ленинизма) Государственного центрального института физической культуры, не имевшей в своей тематике никакого отношения к спорту. А в середине прошлого века спорт стал заявлять о себе как о масштабном и чрезвычайно важном социокультурном явлении, и советский спорт стал важной частью международного массового спортивного и Олимпийского движения.

Актуальность спортивной тематики стала весьма острой, и когда в 1972 году кафедру возглавил молодой доктор философских наук, сотрудник Института философии АН СССР В. И. Столяров, под его руководством и стали разрабатывать программы по философским и социологическим проблемам спорта и постепенно вводить накапливаемый исследовательский материал в учебные курсы. Спорткомитет СССР поддерживал эту работу, но с некоторой осторожностью и опаской, ибо, как давно заметил царский министр просвещения, «польза от философии сомнительна, а вред очевиден».

Вот тут и появился на наших конференциях В. М. Межуев, которого ангажировал В. И. Столяров. Он поначалу несколько снисходительно к нам отнёсся, поскольку по тем временам, действительно, где был спорт и физическая культура и где академическая высоколобая философия. Даже както и несерьёзно. Но по мере разговоров и обсуждений он с некоторым, может быть, удивлением для себя обнаружил, что проблемы-то действительно глубокие и весьма сложные; и что на Западе существует развитая область философии и социологии спорта с громадной научной базой в виде кафедр, исследовательских институтов и программ, солидная академическая литература.

Так или иначе, но его (а в его лице Института философии АН) поддержка нашей работы в этой области, определённое в ней участие, как-то убедило спортивное руководство в основательности и перспективности этого научного и научно-методического направления. С другой стороны, уже утвердившийся научный авторитет Межуева немало поспособствовал тому, что и наша академическая философская наука стала признавать правомочность таких дисциплин, как философия и социология спорта. А поскольку Вадим к этому времени был уже признанным лидером в разработке философии культуры и культурологии, он без труда понял, что современный спорт является чрезвычайно важной частью мировой культуры, оставшейся у нас вне области философской рефлексии. Неоценимой является его поддержка отечественных работ в этой области.

Довольно часто, выезжая на конференции в различные города, мы с Межуевым размещались в одном гостиничном номере: то ли в силу одинаковых привычек, то ли из-за склонности к спорам. Спорщик он был яростный и агрессивный, заводился по каждому поводу и стремился сразу подавить оппонента. «Я этим занимался» – был его излюбленный рефрен. А чем он только не занимался. Противостоять ему можно было только в той мере, в какой ты владел материалом чуть лучше его. Тут он всегда внимательно и заинтересованно слушал. Для меня таким прибежищем обычно была эстетика, и особенно её обращение к проблемам спорта.

Праздником духа был наш совместный туристический круиз по Москве-реке, Оке и Волге, куда мы отправились летом 2005 года втроём: я, Межуев и его бывший ученик, профессор МГУКИ Б. Г. Мосалёв. Почти на две недели наша каюта стала довольно шумным дискуссионным клубом, так что даже некоторые пассажиры просили о хотя бы временном соблюдении норм тишины, ибо Межуева особенно разбирало вечерами. Историки отечественной философии много бы дали, чтобы послушать его рассказы о коллизиях в ней и пикировках её субъектов.

Ещё я немного писал пастелью, а у Межуева появилось хобби – в каждом городе, где останавливался теплоход, они с Мосалёвым отправлялись пробовать местные окрошки (больше ничего не спрашивали) и до следующей стоянки обсуждали их рецептуру и качество. А ещё мы удивлялись, какой новой красотой открываются поля и города нашей средней полосы, когда смотришь на них с реки.

После этих дискуссий многое из того, в чём я был уверен, пришлось передумывать, и не без пользы для себя и, надеюсь, своих последующих работ. Когда-то я попал в спортивный лагерь, где были парусные доски, и мне донельзя захотелось приобщиться к виндсёрфингу. Лагерь был пуст и я два дня бултыхался не в силах не только поднять парус, но даже устоять на качающейся и вертящейся доске. И тут приехали спортсмены-сёрфингисты. Они надо мной не смеялись, только поставили мои ноги куда следует и показали координацию верхней и нижней частей тела, а сами унеслись. Робкоробко, на трясущихся ногах и вцепившись в гик, я поплыл по ветру, а через пару дней уже более или менее уверенно управлялся с доской. К чему я это вспомнил. А к тому, что именно тогда хорошо понял, что если чему-либо учиться, то надо учиться сразу у мастеров. А Межуев был мастер.

Я благодарен судьбе, что она свела меня с ним и немного сожалею о том, что общение не перешло в более тесное сотрудничество, хотя случись такое, мне пришлось бы нелегко.


Автор: Сараф Михаил Яковлевич – доктор философских наук, профессор.